Жопа болит. Рот и член тоже молят об пощаде.
Муж тоже никуда не поехал. Говорит, "далеко" и "нахуй оно надо". Лежит на диване, яйца чешет.
А наш сексуально непривлекательный сосед из Гондураса умотал с самого утра. Это пятидесятилетний робкий латинос с грустными глазами, у которого никого нет, кроме собаки. Если из нашего окошка часто слышен шум сексуальных игрищ, то из его окна - всегда тишина, изредка нарушаемая собачьим тявканьем. Так вот он поехал на гей-прайд.

Так и вижу его оплывшую фигурку, стянутую черным латексом, глаза спаниеля под кокошником из перьев павлина и быстрый взгляд, зыркающий по толпе себе подобных - кому бы дать.

Но я уверен, никому он не даст и никто его не возьмет. Уже завтра я увижу в фейсбуке фотки, где он типа радуется жизни на гей-параде. Но знаю точно: домой он привезет нетраханное очко и девственно чистые, не измятые страстью павлиньи перья. И сложит их в ящик. До следующего гей-парада.

И действительно: приехал нетраханный, привез нам тортик, типа по случаю праздника, рассказал, как все засрато было в Palace - главном гей-клубе нашего городка. "Захожу в туалет, а какашки прямо в раковинах лежат! Никогда такого не было!" - говорит.

Мы с мужем смеемся и чувствуем себя как боги, далекие от нелепых празднеств, устраиваемых импотентами.
Бедному латиносу больше нечего нам рассказать и он должен уйти. Напоследок бросает умоляющий взгляд, ища повод остаться. Возможно, боги снизойдут и таки трахнут его. Просто за компанию. Просто из жалости. Но Олимп неумолим. Хоакин уходит несолоно хлебавши, а два великолепных человеческих самца сходятся в долгом поцелуе перед закрытой входной дверью...

Я знаю, маленький Хоакин слушает наш страстный шепот и возню.
"Может, пойдем в спальню?" - говорю я мужу. "Пожалей несчастного, - отвечает он. - Пусть подрочит..."
И мы пожалели.