Это круто, когда Верхний считает, что у него есть власть. Он знает, что его нижняя сделает всё. Он может отвезти её на стройку, чтобы трахнули. Может оставить голой, привязанной возле дороги. Или приказать, чтобы вышла в окно. Но он так же хорошо знает, что никогда не сделает этого, потому что это любимая женщина. Да, и как прикасаться, после того, как её трахнули.

Точно так же не будет любить нижнюю Верхний, который только что засунул ей ногу в задницу, плюнул в лицо и растёр по полу, сунул головой в унитаз, а после обоссал. Если ставить это в одну строку с любовью, то это уже психиатрия. Ровно так же можно сказать, что маньяк, отгрызающий соски у женщин, любит её, просто заигрался, и его действия попали под УК.

Представьте, есть у вас любимая вещь, с которой связаны тёплые воспоминания. Как отнесётесь к ней? Неужели, чтобы почувствовать ещё большую привязанность, вы будете плевать в неё, вытирать уличные ботинки и ссать? Или же, понимая, что можете порвать её на тряпочки и выкинуть, аккуратно сложите или повесите на плечики.

Пример грубый, но человек - даже не вещь. Можно ли почувствовать бОльшую близость, заставив сожрать собственное говно? Здесь не зря говорят про доверие. Только это - пройти с закрытыми глазами по узкой дощечке над пропастью, под руководством Верхнего. Но не про заплевать, обоссать, подложить, растянуть.

Поэтому, когда стучится любовь, все тематические практики претерпевают значительные изменения. Это уже не просто тело, которое можно поменять на другое. Где-то действия уходят в игровой формат, где-то приобретают бОльшую близость за счёт экстремальности, доверия и НЕ-действия. Но ряд практик никак не совместим с любовью. И никогда не полюбят тех, кого совали головой в унитаз.