Женщин надо пороть, это очевидно.
Иначе – без должной и своевременной
порки – они слишком широко рот
разевают, руки распахивают и ноги
расшагивают. Что само по себе не
особенно страшно, но очень
раздражает. А излишнее мужское
раздражение, оно известно к чему ведет
– неоправданная агрессия, тычобля,
драка у ларька, передел сфер влияния,
революция, война, блокада, голодомор.
И все из-за того, что расшалившуюся
хабалку по жопе розгой вовремя не
оттянули. Не говоря уже о том, что та
самая шаловливая хабалка, не
ведающая той самой розги, а также
необходимой нормальной женщине
скромности, тоже норовит из винтовки
стрельнуть и генеральские погоны к
лифу пришить (но желательно без
мордобоя, а то ведь макияж).
Какому доброму (по пьяни, видимо)
козлу первому пришла в голову
крамольная мысль о
неприкосновенности женской задницы
в плане плети, сейчас уже и не
упомнить, но чтоб ему икалось на том
свете и вертелось в гробу, сволоте
бессмысленной. Да он и сам бы, думаю,
если б дожил до наших дней, публично
повесился бы на центральной площади
от стыда, признав предварительно всю
ошибочность и глупость собственного
мыслительного усилия касательно
сохранности женских жоп.
Было бы, право, весело и всенародный
праздник, но история сослагательного
наклонения не знает, история знает
только наклонение неприличное, в
народе называемое «раком».
Так вот и живем уже много лет – раком,
неправильно, кривенько-косенько.
Девки ходят все сплошь непоротые,
пупками светят, трусы из-под штанов
выставляют, сиськами вверх-вниз
подпрыгивают. За версту видно – не
хватает им крепкой мозолистой мужской
руки с прутом ореховым в ней. Да что
там за версту, с тысячи километров
потенциальный неприятель в перископ
своего шпионского спутника способен
разглядеть это позорное свидетельство
нашей стремительно падающей
строгости, а за ней и боеспособности.
Впрочем, у неприятеля, к счастью, те же
проблемы по большей части. Так что не
шибко он и радуется.
Раньше ведь как бывало. Очнется от
сна послеобеденного барин, выйдет на
двор, почешет яйцо, оглядится да и
схватит за толстую русую косу
пробегающую мимо девку. Девка с
разгону опрокинется, выбегут из-под
нее самой крепкие ноги с белыми
икрами и грязными пятками, шлепнется
она на толстую жопу прямо в пыль,
сарафан у нее задерется, обнажая
плотные ляжки и мохнатое срамное, из
глаз слезы от натяжения косицы
брызнут во все стороны. Сарафан
скоренько оправит, сидит, дышит
тяжело полной грудью, влажными
коровьими глазами снизу-вверх на
барина смотрит – знает, что сейчас
будет, только счастью своему еще не
верит.
Барин косу отпустит, конечно, – не
садист же. Ласкового пинка под булку
сапогом воткнет, на ближайшую скамью
бородой покажет и подмигнет игриво.
Девка тут же икнет от радости,
захихикает, закраснеется круглыми
щеками, вскочит с земли, побежит к
лавке стремглав, хоть пять метров всего,
там сарафан подберет, низ свой заголяя,
на лавку плюхнется, ноги в сторону
разведет и в сторону смотрит. Барин
подойдет, на ходу штаны рассупонивая,
картуз скинет, бороду почешет, рубаху
красную на груди рванет до треска для
острастки, приладится и воткнется с
размаху на полную длину срамного уда.
Ну и потом начнется минут на пять туда-
сюда, от солнца к луне, от неба к земле.
Девка пищит, визжит, губы кусает.
Барин пыхтит, лицом краснеет, потом с
бороды капает. Коса растреплется.
Штаны с барина совсем спадут – только
и мелькает вперед-назад волосатый зад,
а ветер надувает красную рубаху. Пятки
девичьи в воздухе смешно болтаются.
Ну и что там еще – ущипнуть, за грудь
прихватить, сморщившийся сосок
лизнуть, зарычать под конец, замереть
устало и опустошенно секунд на
двадцать-двадцать пять.
Отдышится-отойдет барит, поднимет
девку, поворотит в позу наклона за
сладкой клубникой на грядке, сходит в
сени, вынесет оттуда длинный хлыст и
приступит к главному. Размахнется для
начала коротко и оставит легкий
красный след на полной белой
девичьей заднице. Ойкнет девица, чуть
подогнутся от страха ноги, но осадить
нельзя, дальше стоит. Барин уже
пошире замахом – вжик – вспорет
немного кожу. Выступят малые капельки
сукровицы. Отведется уже далеко рука,
пойдет удар плотный, сильный,
заметный. Всхрапнет баба, задерет
снова на спину поехавший было вниз
сарафан и вцепится до хруста пальцами
в скамью.
И дальше уже само полетит как по маслу
до ломоты в правой руке. Раз-два-три.
Раз-два-три. Деревенский вальс,
звенящая и лопающаяся вскриками
мелодия, сладкая исконная музыка.
Жарко, душно, полетит в сторону
окончательно рубаха, рухнет девка
грудью на лавку, заливаясь солеными
слезами. Вжик. Хлысть. Чпок. Зайдется
кашлем от напряжения барин. Тут и
довольно. Девку оттащит кто-нибудь к
бадье с водой, отпаивать холодным. А
барин пот утрет, подберет рубаху с
картузом и отправится в дом – ужинать
или табаку покурить, а, может, и супругу
в библиотеке найти и тоже выебать-
выпороть.
И порядок был в головах. Ровность,
тишь, благоденствие. А теперь что? И
не шлепни лишний раз по жопе коллегу
– засудят в два счета и самого без
штанов по миру пустят. Да сейчас даже
розги нормальные не найдешь, плетки
нормальной толком не купишь.
Докатились до края – дальше только
пропасть. И польза порки женской
понятна, в общем, каждому, только
привычный уклад поменять сложно. Как
быть? Куда бежать? Кого пороть-то, а?
Молчит, не дает ответа баба непоротая,
смотрит исподлобья, участковому
милиционеру записку о домашнем
насилии строчит.
А ведь сама женская задница
создателем нашим так устроена, что
идеально для протяжного щелчка
плеткой подходит. Округлая по форме –
мишень удобная, оттопыренная – чтоб
лишнего вокруг нее по возможности
хлыстом не задевать, мясистая – дабы до
кости не прохлестать, а кожа с мясом-то
заново легко отрастут. Сымет баба
трусы, так правая рука инстинктивно
сжимается будто бы вокруг рукоятки
невидимой плетки или неосязаемого
хлыста. Белая, полная, объемная жопа –
красота, загляденье, простор для
праведного телесного наказания. Как ее
не пороть можно – не ясно.
Тем более что от порки у женщин
сознание проясняется – это известный
научный факт, в доказательствах даже
не нуждающийся. У них сразу потуги
всякой ху...... заниматься пропадают,
любовь и уважение к мужу
просыпаются, имперские амбиции
только в качестве поддакивания
мужчине в вечерней застольной беседе
остаются. Таланты к кулинарии,
рукоделию и воспитанию детей
открываются. Сплошная польза,
никакого вреда. ©