Заметки о либидо на фоне артхауса, классики и НТВ

На 36ом ММКФ я посмотрела фильм "Танцуй, Торе, танцуй". Режиссер: КАТРИН ГЕББЕ, ей 30 лет, она из Гамбурга, и фильм основан на реальных событиях. Знаете анекдот, как сделать фильм ужасов еще страшнее? Надо приписать: "Основано на реальных событиях".

Меня интересовали мотивировки, которых мне особо не дали. Фильм добротен, тема интересная, но ни акцентов, ни катарсиса нет. В некотором роде, фильм близок стилю Ханеке. Но не Ханеке, не Ханеке.

Значимый плюс фильма в том, что фильм действительно запоминается.

Фильм делится на главы (а это от Ларса нашего, фон Триера): "Вера. Любовь. Надежда". Веру я еще увидела, а вот остального нет.

Торе принадлежит к христианскому панк-движению Jesus FreakS, бунтующему против религиозных порядков, но следующему учению Иисуса о любви. И он эпилептик. Действие развивается где-то в начале 2000х, т.е. у героев нет сотовых, да и к здоровью своему этот, не весть откуда взявшийся, Фрик Иисуса не с особым трепетом относится.

Он ссорится с парнишкой, с которым жил в общине, из-за того, что тот совокуплялся с барышней до брака, и уходит к новому знакомому, Бенно, которому молитвой "воскресил" заглохший мотор. У Бенно есть жена, сын и падчерица пятнадцати лет, внешне напоминающая мальчишку. И между ней и Торе потом возникают какие-то еле теплящиеся инфантильные чувства. Живет семейство в стесненных обстоятельствах, они – простые люди низкого социального статуса. Торе выделяют шатер во дворе. И вот безо всяких видимых предпосылок у Бенно начинает зарождаться агрессия к Торе, как к существу, исповедующему ненасилие. Примечательна сцена, когда Бенно и его жена заставляют Торе есть гнилую курицу с червями. Зритель, воспитанный на Эйзенштейне, естественно, не содрогнулся – зритель привык к физиологичности.

После больницы Торе возвращается к семье, где сначала его сдают в бордель для утех секс-меньшинств, а затем мать семейства вместе с подругой совершают над ним надругательство, от которых он вроде как гибнет (кто тут у нас любит тему кастрации?).

Но что-то там зародил в душе этой девушки, которая так и не помогла ему. И не воскресает, нет.
В принципе, я, будь кинокритиком, могла бы поумничать, но я судила только по тому, что давала непосредственно кинокартина, не создавая напрасных параллелей. О том, куда может завести безнаказанность, в художественном творчестве есть куда более убедительные высказывания. Потому я пишу об этом здесь, потому что хочу перейти к субъективному.

В детстве я боялась сюжетов типа НТВ. Выстрелы, насилие на экране – я пряталась за косяк.
Так в какой момент я вышла из-за косяка?
Меня возбуждало насилие с экрана. Настоящее. Репортажное. Я вполне отдавала себе отчет в том, что насилие – бесчеловечно, я не хотела быть не на месте жертвы, не на месте палача, но у меня не было чувства вины за свое возбуждение, я вполне отделяла свою сексуальность от своих морально-нравственных качеств.

Все знают фильм «Летят журавли» Михаила Калатозова. Пронзительная картина. Картина, которую осуждали в Советском Союзе за героиню, чей облик не соответствовал военному времени, картина, которой восхищалась Европа. Естественно, я видела ее не один раз. И последний раз, когда я видела ее на большом экране, доказал мне, какая я извращенка. Потому что я понимаю глубину и пафос картины, потому что зал рыдает. А я все еще в той сцене, когда Марк играет на пианино, и от бомбежки бьется стекло. И когда она бьет его по щекам и повторяет: «Нет, нет, нет» - в этом столько эротики, что от похоти ты не можешь отделаться еще очень долго. И хочешь, чтоб прямо на этом полу, с осколками, врезающимися в кожу. Тут можно пустить ветвь рассуждений про то, как такие ситуации влияют на разную психику, но не буду.

Итак, в свете моих крайне ущербных отношений, что-то произошло с моей реакцией. Меня никак не возбудило ни когда отчим совал пальцы в рот падчерицу, ни когда насиловали Торе (а я люблю, когда насилуют субтильных мальчиков, а актер внешне очарователен на мой вкус). Можно это списать на то, что автор фильма не наслаждался этими проявлениями (в моем письме умудрялись углядеть, что «автор наслаждается»), но что-то мне подсказывает, что дело во мне. У меня прошли все взлелеянные фантазии, можно радоваться, что я стала «нормальной». Но, чувствую, что «норма» не моя, а навязанная мне травмой.