Все вокруг взорвалось, и пыль, осколки поднялись в воздух. Моим вниманием нераздельно владели оседающие на землю остатки хороших когда-то прочных вещей. Ярко вспомнился тот момент, когда я для себя решила: все, хватит, никаких отношений, никаких любовных сцен и закатывания чувств и эмоций прямо в консервную банку, на зиму. Чтобы было, говаривала моя мама, заталкивая в горлышко банки очередной помидор или огурец.

Нет, я не жалею о своем прошлом. Ну, познакомилась и влюбилась я слишком рано. Ну, вышла я замуж. Ну, не смогла я родить ребенка. Ну, не смогла я за семь лет удержать на привязи возле себя мужа. Я всего лишь делала то, чему меня учили и готовили с детства. Готовила какую-то еду, стирала какую-то одежду, поддерживала какой-то порядок, и время от времени, согласно уставу, устраивала знатные скандалы на тему «ты меня не любишь», «где ты был, я вся седая», «твои друзья с меня смеются, почему» и так далее. Меня так научила мать, просто вскормила тем, как должно быть построено тихое ненавязчивое семейное счастье. Зачем там скандалы, я никогда не понимала, но очень старалась. Устав все-таки, а время военное. А еще иногда, в приступе слез, истерики и всепоглощающей сердечной боли я бормотала: «Будь, с кем хочешь, и спи, с кем хочешь. Только не уходи, я не могу без тебя дышать».

Он не ушел. Нет-нет, поверьте, он убегал, и, убегая, попытался меня убить. Физически это процесс сложный, поэтому моя половинка убивала эмоционально. Он год или даже больше готовился к побегу. Пропадал ночами. Уезжал дольше, чем на неделю. Никуда не брал меня с собой, когда ходил отдыхать. Стыдился моего существования перед друзьями. Перестал спать со мной в одной кровати. Кривился, когда нужно было меня коснуться. Врал мне, даже когда повод отсутствовал. А потом поставил меня перед зеркалом, заставил на себя посмотреть – безгранично уставшую, всегда не высыпанную, полноватую, с пустыми как будто выжженными глазами. И сказал, что ни он, ни кто-либо другой не может меня любить. И убежал в направлении в новую жизнь. Я собирала какую-то одежду, вызывала какое-то такси и ехала к маме. Я что-то делала и много пила. И курила я тоже много. И где-то работала и даже видела друзей. Но меня, как и ложки в «Матрице», не было. Я осталась в той жизни, старая, сломленная, избитая.

Искалось долго. Способ выведения себя нелюбимой из траура по прошлой жизни оказался протянут во времени. Близкие люди сразу быстренько поделились на два враждующих табора и с транспарантами «Он козел, ты лучшая» с одной стороны и «Сама виновата» с другой, двинулись на меня в атаку. Я приняла факт виноватости как-то легче, потому что не чувствовала ничего кроме боли внутри. Вы когда-нибудь обжигались? Долго заживает и безумно болит. Если да, то Вы понимаете. И тогда я приняла и утвердила единоголосно несколько законов всей последующей жизни. Первое. Никаких отношений длиною в жизнь. Ничего серьезного, потому что это болит. Собака Павлова тоже есть научилась по сигналу, и я научусь убегать по условному сигналу сердца или души, именуемому в народе «влюбляюсь». Второе. Я страшная. Толстая, некрасивая, противная. Дело заключается не в самооценке. Дело как раз в том наследии, которое оставил после себя мой муж. А раз я страшная, то искать себе кого-то ну хотя бы для постели нужно среди равных. И когда мне говорят комплимент – врут, не верить никогда. Третье. Я хочу искать путь. Какое-то направление, чтобы не по течению, а по дороге к светлому будущему.

Он снова заговорил, и взрывные работы продолжились. Осколки и щепки, обгорелые кусочки бумаги летели в разные стороны, смешивались с моими мыслями, играли с памятью. Огонь, разрастаясь, вырывал фрагменты каких-то воспоминаний.

Я долго искала. Разные варианты то появлялись, то пропадали куда-то. То пытались убедить меня в том, что законы мои неверны, то доказывали и навязывали что-то свое как истинно и единственно верное. Я паковала тапки в руки и убегала от них куда подальше. Один вариант так сильно любил меня, что умудрился высмеивать все, что я делала, – и работу, и друзей, и внешность. Я уж подумала было, что вот оно, то на что я заслуживаю. Но пришлось и от этого варианта катиться колобком.

Он коснулся плеча и притянул меня к себе. И я почувствовала, как сильно бьется его сердце, как он неровно дышит, как его мысли в каком-то безумном танце не могут соединиться и сформулировать что-то конкретное, как сложно ему сейчас говорить. Каждое его робкое слово было тем самым мощным взрывом. Остальное дорисовала моя больная фантазия. Когда пыль после взрыва оседает, то все успокаивается, и наступает тишина. И только последствия напоминают о произошедшем. О сказанных вслух словах. Я БОЮСЬ ТЕБЯ ПОТЕРЯТЬ. ТЫ МНЕ НУЖНА. НЕ УХОДИ, Я С ТОБОЙ СЧАСТЛИВ, С ТАКОЙ, КАКАЯ ТЫ ЕСТЬ.