"Барыня"


"Барыня-барыня,
поесстись сударыня..."
"Игоровы прибаутки", ведрусский фольклор.

У Кузьмы подъячего хуй тонок, да строг: так стоит целу ночку без устали, что и поневоле удумаешь - не осердился ли, чай? Только барыне эти-то фортели ни к чему, стой хоть сутки себе наизлёт, а дело знай - наказали напрыскать в пизду, так давай, отличайся ко времени. А Кузьма и подвёл.

Влез на тот раз в рожон к девке барыни Пелагее Савелишевой, да там будто и встрял. То ли крепко понравилось в её мягком, да мокром гнезде гоношить, то ли просто удумался - мало дело, ворон считать! Уже час на конюшне ебёт, девка в крик, жопой вертит, исходится, аж устала вся. Крик-то больше даже вовсе и не крик уже, а так, будто кудахтанье смех какое потешное. Дворня прыскает ходит в кулак: позабылась от чувств Пелагея-то, барыня дома, спит ведь в само обеденный сон, а красавица так обезумела, что вишь как раскудахталась почитай под окном. А барыню в жаркий полдень возьми побуди, так она ведь сама отъебёт кого хошь, а не то что там...

Пожалела Аришка Кузьму с оневестившейся у него на хую Пелагеей. Вошла на конюшню, да под острый запах коней оттянула Кузьме под жопой муде. А что - дело верное: как внечай поразбудят ведь барыню, так отсыплют Кузьме батогов, да и Пелагее вины не сносить, всё занятие их полюбовное на страх поизведётся лишь. А Кузьма ведь Аришке не раз и гостинцев из городу и по жопе погладит, да и в хоре поёт хорошо. Вот Аришка и сжалилась. Да так ласково вышло у ней, что заржал подъячий Кузьма, как в узду жеребец. Девка взвилась под ним, напружинилась, вся спиной задрожала, зачавкала мокрой пиздой от его глубины, да охнула почитай чуть не в вой. А Кузьма уже ей наливал полный жбан по края с пенным выплеском - теки речка теперь в берега!

Как у девки закапало с кучерявых волос, так протянулась Пелагея, вся выпрямилась, да лихим своим телом аж в хруст - так вот лакомо ей приключилось поди в этот-то раз с Кузьмой. Оглянулась от счастья зажмуренная на дверей свет в косяк, что жаром июльским бил, да и обмерла: на пороге конюшне стоит барыня. Ласковая-ласковая должно быть, потому как в руках плеть-охвостка, а воронённые брови в такую дугу - можно стрелы вить. Пелагея так и села жопой в подстилку соломовую, на которой её Кузьма отодрал. А Кузьма стоит глупо над ней перед барыней выставленный: вот, мол, какое случается, весь хорош, человеческое вот достоинство, только мокрое, да свернулось в сверчок и висит...

- Ебёна-Матрёна! - барыня с порога глас драть не стала, а ещё не очень чтоб громко заметила: "Вот они где - пироги!"
- Матушка, меня Пелагеей зовут, а не Матрёшкою... - чуть ли рачки не поползла с перепугу до барыни девка новая.
- Да уж знаю! - откликнулась барыня, - Ну готовьте зараз к обедне сраки все три! Ужо вам я сейчас отчитаю псалом...
Это было Кузьме на заметку указано, как на огрешённый им сан.
- Позволь, матушка! - взгоношился Кузьма. - А Аришка-то тута где среди нас двоих будет замешана? Чай она не еблась равно нам! Так, зашла, может чисто по случаю какому ей надобному. Мы же и не видали иё!

- Не видали? - у барыни взгляд суров и стрела между глаз не расходится. - А чего ж она жмётся тогда за тобой, как до стебля листок? А ну, Ришка, сама отвечай - что, лепилась к ним, любодеям намоченным?

Арина глаза и до пол, вся молчит.
- Ну разок лишь за яйца взялась, да потрогалась! - вновь вступился Кузьма, да сам же не выдержал: "Правда, ох как и лихо эт у ийё..."

На что барыня уж и не вынесла более и три рака образовала из них всех одним своим зычно-огромким возгласом: "За яйца?! Ах вы мудовъебеи измочаленные! Становись похабцы на очередь, не то враз на Макара пошлю - с вами справиться!"

А с Макаром знакомство вести на конюшне через батог не охотник никто никогда, оттого как Макар на хозяйстве своём среди упряжей, как в родных стенах силу духа и тела обретал непомерянную и руки тяжесть, да силушку не мог удержать - порол так порол.

А когда через час-какой все втроём с порозовевшими щеками пониже спины стояли средь горницы, то и выдавала им барыня по строгости каждому. Больше всех, конечно, Кузьме повезло, как барыни крестнику.

- Отпоёшь! - дала коротко барыня указанье подъячему - больно слушать любила уж "кузькин звон" над воскресным хоралом. - Да смотри, только дашь петуха - на себя пеняй! Тогда батюшке всё расскажу о тебе, пиздолюб! Иди с богом...

Кузьма и пошёл. И остамшись лишь две. На весь свет виноватые.
Аришка не так тряслась - уже видела, попускает-то барыню полуденный гнев, вот до морсу уже добралась. А у барыни клюквенный морс - дело первое в зной. Чище хмеля снимает тоску. А вот Пелагея второй лишь день у барыни в дворне, незнакома ни с кем и ни с чем пока, кроме разве что хуя Кузьмы ей уж наставленного. Так Пелаша вся ажно поджималась пиздой "Ой, что будет-та!.."

- Ну и что с вами мне, раскрасавицы? - барыня раздумчива с морсу, слизывает яркие капельки с чуть заметных усов, - Коль ебаться такие вы спорые... Поебаться в чистое полюшко отослать? Там, поди, и мужиков на вас станется, да и всполете так мне гряду, что небось заглядение? Ришка, а?

Арина тревожно чуть заперебирала пятками. Мужиков, может статься и не так страшно ей, а вот "гряда" барыни ей знакома была хорошо - там ведь можно в гряду ту и лечь, как придётся без продыху от зари до зари...

- Что, видать по всём, не соскучилась по прополке-то? А то враз! - барыня за сиську здоровую себя почесала блаженно, - Или может вас всё же к Макару отдать в услужение? Чай ебливых таких кобыл у него само то - недочёт. Ришка, будешь кобылою?

Аришка снова глаза по полу, отвечает как заведено, а у самой голос присел и не слышно пошти: "Буду, матушка..." (с)