Это странное место – небо лежит на крышах и уже растворяется в вязкости за окном, на разбитой дороге след от твоих покрышек, дождь не виден почти, но слишком упорно слышен – он стучит по стеклу монотонно, как метроном. Ты выходишь в эту забытую Богом осень, хотя времени года иного здесь просто нет, от дороги направо уходят зигзаги просек, от дороги налево кто-то тропинку бросил, и ты – по привычке - молча идешь по ней. Ты выходишь к реке, где вода не течет, белея, словно мрамор, в прожилках инея у мостков, ты не знаешь, что ты здесь делаешь - Лорелея, тебя Отче в ладонях пестовал и лелеял, а потом уронил на грешную с облаков. Ты стоишь в этом странном, страшном пустом пространстве, в заколоченных хатах время в пыли лежит, и машина исчезла за полосой препятствий, ты бежишь, но все время слышишь глухое «здравствуй, видишь, девочка, даже у смерти бывает жизнь». Где-то должен быть выход из этого ниоткуда, где-то должен быть смысл этого низачем, ты стоишь на дороге – месяцы, дни, минуты, у тебя привычка – назло дожидаться чуда, у тебя под курткой лилия на плече. За спиной все время шепот, шаги, усмешки: «И куда же ты, милая, ну, обрети покой», ты стоишь – королева с отчаянным прошлым пешки… Подъезжает машина: «Девочка, эй, не мешкай», ты кричишь в пустоту: «Может, свидимся за рекой».

И ты едешь на заднем сиденье, тепло и ласково, завернуться в куртку, согреться и зарыдать, он сидит за рулем, смеется и строит глазки: «Знаешь, девочка, мне надоело тебя вытаскивать, ты уж постарайся больше не пропадать».(с)