Так смешно: ты тут ходишь, ходишь, нет ни места тебе, ни сна, а она лишь глаза отводит, неприступная, как стена, недотрога да несмеяна, все по правилам, по уму, а кто старое вдруг помянет – ну и что ж, поделом тому. Ты ей чаю, да ты ей песню, ты ковром под ее каблук, а она своих бесов крестит и прикармливает из рук. «Видишь как, говорит, ты видишь? Вразумляю да и спасу», - и меняет латынь на идиш, самоцветы на самосуд, носит платья да вышивает, ночью к милому так и льнет … И такая она живая, что готов задушить ее.

Забиваешь себя в подушку, укрываешься с головой. Нет, тебе ничего не нужно, просто пусто – хоть волком вой, очень кстати – луна, как блюдце, вот разбить бы, да не достать… Наверху над тобой смеются. И от этого ты устал.


Ночью ты открываешь дверь ей – все предсказано наперед. Она смотрит побитым зверем. Ты идешь исцелять ее. Промываешь привычно раны, варишь зелье, ведешь в постель. Она шепчет: «Ты знаешь, странно, бесам нравится на кресте, нет ни страха у них, ни боли, нет ни жалости, ни тоски, я зову их своей любовью, а они отвечают: «Сгинь!», говорят: «Повинуйся, сука!», вот намедни сковали цепь…» Ты берешь ее слезы в руку, наполняешь топаз в кольце. Она дышит тепло и часто, обвивает тебя огнем: «Напиши мне другое счастье». Ты молчишь, растворяясь в нем.

Утро тянется серой лапой и царапает по стеклу. В облаках умирает слабый, недобитый подранок-луч, ветер носит обрывки шерсти, слышно с улицы: «Первый снег!».

Вы проснулись сегодня вместе.

Не сегодня.

Не вы.

Не с ней.(с)