Девочка без имени.

Она спала у меня на плече. Часы в голове автобуса показывали 23.00.
Кто, она и как ее зовут я так и не узнаю, выходить она собирается в Херсоне, а большего мне знать не дано, да и не надо.
***

Она сидела у окна забитого до отказа автобуса Черновцы-Севастополь. Рядом с ней оказалось свободное место, и я не желая ехать больше тысячи километров стоя разместился рядом.

- Я то же только села, - сказала она.
- Вот и славненько, - порадовался я, - будем теперь на полном серьезе отстаивать наши места.
- Пока нет, - произнесла она.
Я не понял, что именно заслужило такое определенное «нет», но решил не продолжать дальше эту тему и принялся распихивать поклажу под сиденьем.

Ее кто-то позвал на улицу, и мне пришлось в срочном порядке собирать свои вещи, освобождая проход.
Довольно быстро она вернулась, уселась у окошка и, вынимая какой то журнал, заверила:
- Я больше не дуду выходить ни разу.
- Ну почему же, - улыбнулся я, - сколько угодно, для меня это не сложно. Чем больше, тем лучше.
Она меня не поняла. Квиты.
Далее мы больше не разговаривали. Я читал Код Давинчи, она пыталась разгадывать кроссворд, но темнело довольно быстро, и кроссворд остался неразгаданным.

Украдкой я ее рассмотрел поближе. Лет тридцать. Не скажешь, что красивая, но что то очаровательное в ней есть… может быть, родинка под подбородком?

Некоторое время мы были увлечены чтением, пока не стемнело настолько, что продолжать чтение оказалось невозможно. Спустя несколько минут водитель включил в салоне видео.

Фильм оказался довольно глупым, хотя и содержал несколько довольно забавных моментов. Так, периодически подремывая под мерное покачивание машины, и в полглаза смотря фильм, мы продолжал свое путешествие.

Экран погас, фильм кончился, и салон погрузился в темноту. Она заснула. Я включил радио и от нечего делать стал щелкать по каналам – мы проезжали, какой то населенный пункт.

Она спала.
Под мерное покачивание автобуса, ее голова все больше склонялась к моему плечу.
Эфир исчез. Я отключил радио, откинул спинку сиденья назад и просто наблюдал за мелькающими в темноте за окном автобуса деревьями и светом проносящихся мимо встречных машин.

Во сне она прижалась ко мне все крепче и крепче, пока начала сползать по моему плечу вниз. Я аккуратно развернул ее на сиденье, приподнял повыше и облокотил на себя спиной. Забеспокоившись, она приоткрыла глаза.

- Спи малыш, все хорошо, - шепнул я ей на ушко и пригладил растрепавшиеся волосы.
Она вытянулась удобнее, обняла мои руки и провалилась обратно в сон. Дыхание снова стало мерным, медленным и глубоким.
Спустя минуту она опять спала.
Слушая ее спокойное дыхание, я стал аккуратно поглаживать ее груди. Не просыпаясь, она улеглась удобнее и прижала мою ладонь своей рукой плотнее. И мерно засопела дальше.

Тепло ее тела и глубокое влажное дыхание на моей щеке завладевало мной все больше, и я не заметил, как начал целовать ее лоб, глаза, нос и шейку.

Я могу только догадываться, что ей снилось, и что она чувствовала в этот момент, но ее лицо непроизвольно поднялось выше. Наши носы соприкоснулись, и я с неописуемым блаженством стал дышать, влажным, теплым и таким вкусным воздухом из девичьих легких.

Будучи на вершине блаженства я поцеловал ее губы и аккуратно облизнул зубки.
Она проснулась и, не поднимаясь с моей груди, удивленно-сонным голосом спросила:
- Зачем это?
- Успокойся, спи.
Она поворочалась и снова уснула.
Спустя некоторое время я снова начал гладить ее груди. Она сильнее прижала мои ладони и обняла меня за шею. Наши губы вновь соприкоснулись, и я почувствовал у себя во рту ее язычок…

Она начала задыхаться и попыталась вырваться. Охватив ладонью ее затылок, я силой удержал ее голову, сделал глубокий вдох и, при очередной ее попытке освободиться и сделать вдох, выдохнул воздух в ее рот, прямо в легкие Она успокоилась, поцелуй продолжался.

Крепко, но аккуратно удерживая ее голову и не позволяя ей разорвать наши губы, я продолжал массировать ее груди. Время от времени она начинала беспокоиться, ее руки переставали гладить меня и пытались оттолкнуть, но я снова наполнял ее легкие воздухом, и она вновь успокаивалась. Сколько продолжалось этот поцелуй неизвестно, но она устала, и я освободил ее.

Она опустила голову, вновь обняла мои руки и снова начала проваливаться в сон.
Осыпая ее лицо поцелуями, я расстегнул несколько пуговок на ее блузке и, отогнув мягкую чашечку лифа, стал массировать сосок на ее правой груди. Сосок мгновенно отвердел, дыхание участилось, и я почувствовал, как ее руки стали судорожно гладить и царапать ноготками мои ноги.

Ее дыхание становилось все глубже и глубже. Она подняла лицо и я вновь испытал блаженство почувствовав вкус ее дыхания. Наши тела судорожно содрогались и в конце концов слились в едином ритме.

Ее ноги непроизвольно раздвинулись. Моя рука опустилась в ее промежность стала гладить, раскаленный и мокрый (не смотря ткань ее брюк и трусиков) треугольничик ее лобка. Она судорожно изогнулась.

Оставив в покое ее правую грудь и раскаленный каменный сосок на ней я принялся за левый сосок и все повторилось сначала.
Мы забыли обо всем на свете и составляли один, бьющийся в конвульсиях наслаждения, живой организм.
Расстегнув верхнюю пуговку ее брюк, я почувствовал, что остальные пуговицы уже расстегнуты и моя рука сразу нырнула под ее трусики на поиски нефритовых ворот жизни в волшебном лесу ее лобковых волос.

Внезапно она выпрямилась и, осторожно освободившись от моих объятий, стала быстро застегиваться.
Автобус въезжал на автовокзал Херсона, пассажиры начали просыпаться, на часах светилось 03.45, в салоне зажегся свет.
***

На прощание мы не сказали друг другу ничего, да и не надо было этого. Она молча собрала вещи, я помог ей достать рюкзачок, спустился вслед за ней на асфальт автовокзала и остановился, глядя ей в след.

Несколько метров она шла медленно, и возможно чего то ждала или хотела сказать, но потом сорвалась на бег, села в ближайшее такси и уехала в утренний сумрак.

Больше я ее никогда не видел и никогда не узнаю как ее зовут. А возможно это и к лучшему.